Я вот решила выложить зарисовки по Top Gear. Я знаю, их никто не любит и вообще, но как-то стремно не показывать, чего навоял. Э-э-э... Они обе - романтические PG-13. Обе написаны для Ларри. Вот, это все она. Сердце - тройник: Джереми/Джеймс/Ричард, На берегу - тож тройник, ну почти... Джеремиджеймс + НЖП

Сердце«Собственно, ничего страшного», - отстраненно думал Джезза, пакуя чемоданы. Почти три недели этого… непонятно чего и не могли кончиться как-то по-другому. В конце концов, никакого отношения к настоящей жизни, которую он жил каждый день это… что бы это ни было, не имело. И он больше никогда не будет называть Мэя и Хэммонда по именам. И никаких идиотских воспоминаний. Если бы еще их можно было спрятать так же легко, как грязное шмотье в чемодан.
Но стоило закрыть глаза, как Мэй, да ладно, чего уж там, Джеймс, все время прятавшийся с внутренней стороны его век, начинал медленно стягивать голубую рубашку. В такие моменты в окружающем мире отключался звук. Было только тело Джеймса, насмешливый голос Ричарда и сильное, удушливое, немыслимое чувство, заполнявшее каждую клетку его глупого, старого сердца.
- Ты слишком стар для такого, - говорил себе Джезза и писал Мэю: «Надо бы встретиться».
- Ты уже ни на что не годишься, - убеждал он себя и снова звонил Ричарду. И все это длилось, и длилось, и длилось – неприличное, глупое, острое чувство, издергавшее сердце; постыдная, нелепая связь, в конец истрепавшая нервы.
Наконец, среди зимы, простуженный, злой и окончательно сбитый с толку, Джезза сбежал от семьи и без предупреждения приехал в Хаммерсмит. Лежал на безупречном джеймсовом диване и боялся закрыть глаза, боялся думать и пить тоже боялся, потому что, если выпить, то они снова…
- Знаешь, Джезза, - Джеймс лег рядом, просто лег и уткнулся ему в плечо.
- М-м-м?
- Приезжай почаще. Я тоже по тебе скучаю.
Что на это сказать, Джереми не имел не малейшего понятия. Он улыбнулся типично мэевскому самоуверенному «тоже» и вздохнул.
- Давай поспим, ладно? – буркнул Мэй в его плечо. – Ричард обещал быть часа через два.
Джезза снова вздохнул и прижался к Мэю. Все это жутко сложно, и запутанно, и его совершенно точно должны за это по меньшей мере сжечь, потому что так нельзя, так нечестно и он последняя сволочь. Но что же делать, если идиотское, полное холестерина сердце Джереми Кларксона морским узлом привязано к самым великовозрастным тинэйджерам в Британии и он не может жить, дышать и думать без этих обормотов.
- Любовь зла, - выдохнул Джезза в щекотные кудри на затылке Джеймса. И Мэй фыркнул в полусне. «Несносный кретин, - подумал Джереми, устраиваясь поудобнее. – Обожаю».

На берегуВ комнате пахло рыбой, песком и светом. Вот уже более суток ничего не происходило: дул ветер, волны методично грызли берег, но его мир сдох вместе с мотором Мерседеса. Джезза лежал на кровати, разглядывал серый потолок не самого лучшего отеля на побережье и ждал неизвестно чего.
То есть известно, но как-то странно…
Вообще удивительно насколько изменились привычные вещи всего за – Джереми глянул на будильник – двадцать шесть часов. Раньше Мэй ждал его, Мэй звонил ему, Мэй слушался его – теперь все наоборот, ну просто все наоборот.
Дожидаясь Джеймса Джезза решительно не знал куда себя деть, его вечная энергия – по версии Хэммонда шило в жопе – рвалась наружу и не давала покоя. За окном удивленно вытягивались тени, от океана тянуло тиной и пивом.
- Да сколько можно, черт возьми! – Сообщил пустоте Джезза и усилием воли оторвал себя от кровати. До бара он добрался полный несгибаемой решимости нажраться и подцепить кого-нибудь. Не может без Мэя – да, импотент – нет, не был, не привлекался.
Почти сразу он заметил эту странную, очевидно, иностранку и подсел к ней. Она была мила, кареглаза (глаза были где-то третьего размера), очаровательно едва говорила по-английски, словом, через час с четвертью и три порции виски они были у него в номере. Без одежды.
Весьма аппетитная Энн (Джезза возблагодарил Бога или кто там есть за то, что у нее несложное имя) оказалась горячей штучкой и крикуньей к тому же. Словом, все было, как надо, как он любит, вот только Джереми снова словно видел себя со стороны. Это не он: не он был с этой девушкой, не он касался ее, не он целовал ее, трахал ее. Настоящий Джереми Кларксон сидел в кресле и ждал Мэя. Он кончил – и не кончил. Он надеялся получить от этого секса разрядку, а получил только… напоминание, что он один, что он чертовски жалок, что он ждет и уже не надеется дождаться. На него навалилась горечь, какая-то нервная оскомина, саднящая боль в сердце.
«Не приедет, он не приедет…»
К счастью, Энн оказалась совсем не дуррой и испарилась из номера в считанные минуты. Ему всегда везло с женщинами, совершенно, просто совершенно незаслуженно. Джезза заснул, пропитанный запахом виски, секса, сладких духов милой туристки из… он даже не знал откуда она. А проснулся от звука льющейся воды.
Джеймс вышел из душа в одном полотенце. Джеймс сказал:
- Чертов ебарь, ты весь в помаде, что за привычка трахать все, что движется? Слышал такое слово «гонорея»? – Джеймс бросил в него полотенцем.
Джезза лежал на мятой кровати, голый, с больной башкой – и глупо улыбался. В комнате пахло песком, светом, тиной и дурацкими духами девчонки, имя которой он уже не помнил. Солнце играло в волосах Мэя, золотило капли на его плечах. Джезза был счастлив.